Le voyage en Chine et autres poèmes

МУЗЫКА
Александру Вустину

У воздушных ворот, как теперь говорят,
перед небесной степью,
где вот-вот поплывут полубесплотные солончаки,
в одиночку, как обыкновенно, плутая по великолепью
ойкумены,
коверкая разнообразные языки,

в ожидании неизвестно чего: не счастья, не муки,
не внезапной прозрачности непрозрачного бытия,
вслушиваясь, как сторожевая собака, я различаю звуки –
звуки не звуки:
прелюдию к музыке, которую никто не назовет: моя,


ибо она более чем ничья:
музыка, у которой ни лада ни вида,
ни кола ни двора, ни тактовой черты,
ни пяти линеек, изобретенных Гвидо:
только перемещения недоступности и высоты.

Музыка, небо Марса, звезда старинного боя,
где мы сразу же и бесповоротно побеждены
приближеньем вооруженных отрядов дали,
ударами прибоя,
первым прикосновением волны.

О тебе я просила на холме Сиона,
не вспоминая
ни ближних, ни дальних,
никого, ничего -
ради незвучащего звука,
ради незвенящего звона,
ради всевластья,
ради всестрастья твоего.

Это город в середине Европы,
его воздушные ворота:
кажется, Будапешт,
но великолепный вид
набережных его и башен я не увижу, и ничуть не охота,
и ничуть не жаль. Это транзит.
Музыка, это транзит.

Все пройдет, все пропадет, все мягко, мягко стелет...
Но прежде усыпления,
прежде ускоряющегося соскальзывания с высоты –
знаменитый походный оркестр,
музыка Пети Ростова, которого наутро застрелят,
готовится к выходу из-за полога космической глухоты.

И каждый - ее дирижер.
Ну, валяй моя музыка! сначала эти,
как они? струнные, все вместе.
Хорошо.
Теперь – виолончель,
то есть, душа моя: самый надежный звук на свете,
не целясь попадающий в цель.

И теперь:
клекот лавы в жерлах действуюшего вулкана,
стрекот деревенского запечного сверчка,
с

ПАМЯТИ ПОЭТА


Главное - величие замысла, как говорит Иосиф.
Из письма А.Ахматовой.

1.

Уставившись в небо,
в пустые черты
в прямую, как скрепа,
лазурь слепоты,
как взгляд берет внутрь,
в свой взвившийся дым
скарб, выморок, утварь,
все, что перед ним, -
как лоно лагуны,
звук, запах и вид
загробные струны
сестер Пиерид
вбирают, вникая
в молчанье певца
у края
изгнанья, за краем конца -

2.

так мертвый уносит,
захлопнув свой том,
ту позднюю осень
с названьем “при нем”,
ту башню, ту арку,
тот дивный проем,
ту площадь Сан Марко,
где шли мы втроем.

3.

Не друг, не попутчик
(не брат? не собрат?),
в бряцанье созвучий
родной звукоряд
державший,
как тот,
кто решил наперед,
что жизнь
не заманит
и смерть
не собьет, -
как руль
корабельщик, как конный - бразды,
как путники
угол
земли и звезды:
все мимо, все меньше:
молельня, базар...
Звук - странная вещь: Ме-
льхиор. Балтазар.
Заставы. Нагорья.
Секретный союз,
звук - странное горе:
служение Муз.

Чего же искал он,
дух, бросивший всех:
рог, верящий в Карла?
Дым, ищущий: вверх!

4.

О да, мы рождались
в пространствах других,
где древняя жалость
не видит живых,
с хребтом перебитым -
к таким, как сама
(не Дева Обида:
косолапая тьма) -
к забытым,
забитым,
к незашто убитым,
к сведенным с ума...

Смерть - нерусское слово.
Как там Пауль писал?
Смерть - немецкое слово,
но русское слово - тюрьма.
5.

Гребец на галере,
кощей на цепи,
этапник в безмерной,
безмерной степи
тоску свою вложат
в то, жгущее всех:
вверх!
здесь невозможно
без этого: вверх!
Иначе,
сглотнув наше вечное “Нет!”,
котел твой и нож твой,
Позор - людоед.

6.

Как дверца,
открытая птице лесной,
как сердце,
враждебное тяге земной, -
от всех гравитаций
отвязанный плот.
Кто сможет остаться,
как он поплывет?

ПАМЯТИ ПОЭТА


7.

То дым не пожарищ,
не горных атак,
не сел, выдыхающих
душу во мрак,
не тленья,
не гари, не огненных мук,
дым - вечер моленья,
он, как Шива, сторук.

8.

Вначале шатаясь
на ватных ногах,
клубясь, утыкаясь,
петляя в кустах -

и над всею потравой,
на долинами слез
- О Господи, слава
Тебе - занялось! -
он встает на колени,
словно сердце царей,
дым благословенный
земных алтарей.

9.

...Вечернее море,
отрада Сафо,
звезда за звездою,
строфа за строфой...
Там больше не вспомнят,
кто умер, кто жив.
Усталый наемник,
волов отрешив...

Что чище того,
что сгорело дотла?
что бездне нет дна и
звездам нет числа...

10.

Как дети играют:
“Чур, первую мне!”
у края
созданья, в заочной стране -

забвения мак,
поминания мед
кто первый уйдет,
пусть с собой и берет -

туда, где, как сестры,
встречает прибой,
где небо, где остров,
где: Спи, дорогой!

EN MÉMOIRE DU POÈTE


L'essentiel est la grandeur du plan, comme le dit Joseph.
D'après une lettre de A. Akhmatova.

une.

Regardant dans le ciel,
dans les traits vides
en ligne droite, comme une accolade, l'
azur de la cécité,
comme un regard
pénètre , dans sa fumée ondulante, ses
affaires, évanouies, ses ustensiles,
tout ce qui se trouve devant lui -
comme le sein de la lagune, le
son, l'odeur et la vue des
fils de la vie après la mort des
sœurs Ils
absorbent les pierides, plongent
dans le silence du chanteur
au bord de l'
exil, au-delà du bord de la fin -

2.

ainsi le mort emporte, en
claquant son volume,
cette fin d'automne
avec le nom «avec lui»,
cette tour, cet arc,
cette ouverture merveilleuse,
cette place Saint-Marc
où nous marchions tous les trois.

3.

Pas un ami, pas un compagnon de voyage
(pas un frère? Pas un frère?),
Tenant
sa balance natale dans le cliquetis des consonances
,
comme celui
qui avait décidé à l'avance
que la vie
n'attirerait pas
et que la mort ne renverserait
pas -
comme
le volant d'un bateau, comme un cavalier - les rênes,
comme les voyageurs un
angle
la terre et les étoiles:
tout est passé, de moins en moins: une maison de prière
, un bazar ... Le
son est une chose étrange:
Melchior. Baltazar.
Avant-postes. Hauts plateaux.
Union secrète,
son - étrange chagrin: le
ministère des Muses.

Que cherchait-il, l'
esprit qui abandonnait tout le monde: la
corne qui croyait en Karl?
Recherche de fumée: up!

4.

Oh, oui, nous sommes nés
dans l'espace des autres,
où la pitié ancienne
ne voit pas le vivant,
avec une crête brisée -
à ceux comme elle
(pas la Vierge Rancœur:
obscurité maladroite) -
aux oubliés, aux
opprimés,
aux non tués,
aux fous ...

La mort est un mot non russe.
Comment Paul y a-t-il écrit?
La mort est un mot allemand,
mais le mot russe est prison.
5.

Un rameur sur une galerie, un
cheval sur une chaîne, un
beau-homme dans la
steppe incommensurable et incommensurable mettra
leur désir
dans quelque chose qui brûle tout le monde: en
haut!
ici c'est impossible
sans lui: en haut!
Sinon, ayant
avalé notre éternel «Non!»,
Votre chaudron et votre couteau,
Shame est un cannibale.

6.

Comme une porte
ouverte sur un oiseau de la forêt,
comme un cœur
hostile aux envies de la terre, un radeau se détache
de toute gravité
.
Qui peut rester,
comment flottera-t-il?

sept.

Alors la fumée n'est pas des incendies,
pas des attaques de montagne,
ne s'est pas assis, expirant l'
âme dans les ténèbres,
pas de décomposition,
pas de brûlure, pas de tourment ardent, la
fumée est une soirée de prière,
lui, comme Shiva, est un homme.

8.

Au début, titubant
sur des jambes ouatées,
tourbillonnant , enterrant, esquivant
dans les buissons -

et sur toutes les mauvaises herbes,
sur les vallées des larmes
- Oh Seigneur, gloire à
Toi - c'est occupé! -
il s'agenouille,
comme le cœur des rois, la
fumée bénie des
autels terrestres.

9.

... La mer du soir,
la joie de Sappho,
étoile par étoile,
strophe par strophe ...
Ils ne se souviendront plus de
qui est mort et qui est vivant.
Un mercenaire fatigué,
ayant abandonné les bœufs ...

Qu'est-ce qui est plus pur que
ce qui a brûlé?
que l'abîme n'a pas de fond et les
étoiles sont infinies ...

Dix.

Comment les enfants jouent:
"Chur, d'abord pour moi!"
au bord de la
création, dans un pays étranger -

Oubli coquelicot,
souvenir chéri
qui est le premier à partir,
laisse-le prendre avec lui -

où, comme des sœurs, le
surf se rencontre,
où est le ciel, où est l'île,
où: Dors chérie!

КИТАЙСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ 18


Похвалим нашу землю,
похвалим луну на воде,
то, что ни с кем и со всеми,
что нигде и везде –
величиной с око ласточки,
с крошку сухого хлеба,
с лестницу на крыльях бабочки,
с лестницу, кинутую с неба.
Не только беда и жалость –
сердцу моему узда,
но то, что улыбалась
чудесная вода.
Похвалим веток бесценных, темных
купанье в живом стекле
и духов всех, бессонных
над каждым зерном в земле.
И то, что есть награда,
что есть преграда для зла,
что, как садовник у сада, –
у земли хвала.